Ховала

pred20_003-9728169

За Волчьей падью, на Стожар-горе

  Приехал стрелец из дальних краев наведать свояка, а в деревне бабы голосят, мужики затылки чешут.

  — О чем печаль? — стрелец спрашивает.

  — Да ночью опять, как о прошлогодье, по деревне Ховала бродил со своими слугами — разбойными молодцами. Унесли все, что плохо лежит. Сети рыболовные с шестов для просушки, упряжь конскую, что в конюшню убрать забыли. Мельницу-крупорушку ручную, что в амбар забыли отнести. Телят-жеребят-козлят увели, которых в хлев не заперли. Уволокли все подчистую!

  — А каков он, этот Ховала?

  — Да старик седобородый с клюкою. На голове корона, вокруг нее двенадцать глаз огненных: ничто от них не скроется.

  — Что ж мужики-то ваши деревенские за добро свое не вступились? — удивляется стрелец.

  — Поди вступись, — свояк отвечает. — Лучами из глаз своих Ховала так ослепит — потом три дня будешь незрячим ходить, молочком козьим глаза протирать. Нет управы на Ховалу, нет.

  Поразмыслил стрелец и спрашивает:

  — Как бы мне, свояк, того Ховалу разыскать?

  — И не помышляй. Хоромы его за Волчьей падью, на Стожар-горе. Туда ни пройти, ни проехать. Днем птицы с железными клювами заклевывают неосторожного путника до смерти, ночью волки рыщут, добычу себе кровавую ищут.

  — Нам, стрельцам, бояться грех. Ладно, утро вечера мудренее. А к утру приготовь мне, свояк, три дюжины факелов смоляных, да шкуру толстую бычью в чане размочи, да латы железные со шлемом стальным кузнец пусть выкует. Авось найдем управу и на Ховалу, возвернем ваше добро!

  Всю ночь ковал деревенский кузнец латы со шлемом, а свояк стрельца факелы готовил да вымачивал в чане бычью шкуру.

  Утром облачился в доспехи стрелец, коня вместо попоны шкурою покрыл, факелы в мешок положил и к седлу приторочил. Простился со свояком и отправился в путь-дорогу.

  Вот подъезжает уже на закате дня к Волчьей пади. А в небесах-то темным-темно от страшных птиц, каких стрелец и видом не видывал. Кричат они, клюют чужаков носами железными, а поделать с ними ничего не могут: конь бычачьей кожей защищен, от солнца затвердевшей, а на латах и шлеме стрельца клювы ломаются.

  Ночь настала. Волки вышли на охоту, глазами люто во тьме сверкают. Поджег стрелец огнивом факел — звери-то и отпрянули: боятся огня, как черт ладана. Так и ехал всю ночь по Волчьей пади отважный стрелец, так и остались они с конем целы и невредимы.

  Утром добрались до Стожар-горы, тут, у своих хором, встречает их сам Ховала.

  — Зачем припожаловал, гость непрошеный? — спрашивает.

  — Отдай добро, кое в позавчерашнюю ночь награбил, — отвечает стрелец, с коня не сходя. По-хорошему отдай. Не то саблей порублю, конем потопчу.

  Усмехнулся старик, заиграли, зажмурились двенадцать глаз вокруг его короны — и помутился в глазах стрелецких белый свет. А конь рухнул как подкошенный и всадника придавил.

  Очнулся стрелец в горнице, резьбою затейливой изукрашенной. Поднялся, выглянул в окно — батюшки-светы, на дворе уж осень, листья желтеют, паутина летает, журавли клином тянутся к югу. Тут входит в горницу Ховала и говорит с улыбкою:

  — Долгонько спал ты, гость непрошеный. Теперь понял, каково невежей быть, хозяину чести не оказывать?

  — Прости меня, старче, за горячность. Сам понимаешь: мы, стрельцы, — лихие молодцы. Больно уж людишек деревенских, ограбленных, жалко мне стало!

  — Кого ты жалеешь, лихой молодец, жизнью своей понапрасну рискуя? Нерадивых, да нерачительных, да неосмотрительных, да непамятливых, да нехозяйственных. У хорошего-то хозяина все под присмотром, все под замком. А плохо лежащее — моя добыча. Вот я ее и ховаю, прячу. Так предначертано небесами.

  Молчит стрелец, не знает, что сказать.

  — Ладно, повинную голову меч не сечет, — сказал Ховала мирно. — Верну пожитки деревенские, дабы тебе, храброму стрельцу — лихому молодцу, не краснеть перед людьми за напрасное путешествие. Так и быть!

  Вернулся стрелец в деревню с целым обозом разного добра: сетями рыболовными, упряжью конской, мельницей-крупорушкой, телятами-жеребятами-козлятами. А деревенские уж и не чаяли увидеть его живым!

А. Ремизов. Из цикла «К морю-океану»

  По топучим болотам зажглись светляки, а на небе звезда красная — одна — вечерняя звезда.

  Поднялся Ховала из теплой риги, поднял тяжелые веки и, ныряя в тяжелых склоненных колосьях, засветил свои двенадцать каменных глаз, и полыхал. И полыхал Ховала, раскаляя душное небо.

  Казалось, там — пожар, там разломится небо на части и покончится белый свет… Грозят страшные очи, ныряет Ховала. С пути его не воротишь…

  Ховалой звалось существо с двенадцатью глазами, расположенными как бы на невидимом обруче вокруг головы. Когда Ховала идет по деревне, то освещает ее подобно зареву пожара. Одни считают его зловредным, другие утверждают, что лучи из глаз Ховалы способствуют росту растений и скотины. Существует поверье, что днем из его очей исторгаются лучи тьмы, и то место, куда они падут, сразу становится невидимым: он как бы «ховает», то есть прячет все вокруг.

  Очень напоминает Ховалу огненный дух Жыж. Он постоянно расхаживает под землею, испуская из себя пламя. Если он ходит тихо, то согревает только почву, если же движения его быстры, то производит пожары, истребляющие леса, сенокосы и нивы.

  Говорят, что у Жыжа 12 глаз, и когда он решает выбраться на землю и прогуляться по какой-нибудь деревне, то свет его очей освещает все вокруг даже самой темной ночью.

  Чехи и словаки Жыжа зовут Жаркооким. От его взгляда все загорается, а скалы рассыпаются в пыль, поэтому он никогда не открывает все свои двенадцать глаз, а смотрит лишь одним, да и то крепко прищурясь.

Е.А. Грушко, Ю.М. Медведев
«Русские легенды и предания»

              

Прокрутить вверх